Глава шестнадцатая
На следующее утро капитан исчез, оставив друзьям письмо, проникнутое благодарностью. Он и Шарлотта простились еще накануне вечером быстро и немногословно. Чувство говорило ей о вечной разлуке, и она смирилась; во втором письмо графа, которое капитан показал ей под самый конец, речь шла и о видах на выгодный брак; и хотя он не придавал значения этому упоминанию, все же Шарлотта сочла дело решенным и бесповоротно отказалась от мысли о нем.
Но зато она считала себя теперь вправе и от других требовать тех же усилий, какие она сделала над собою. Для нее это не оказалось невозможным, пусть же это будет по силам и другим. Разговор с мужем она и начала в таком духе н с тем большей прямотой и доверчивостью, что ощущала необходимость раз навсегда покончить с этим.
- Наш друг покинул нас,- сказала ода.- Мы теперь, как прежде, снова вдвоем, и от нас зависит, вернемся ли мы к прежнему состоянию.
Эдуард, который был глух ко всему, что не шло на пользу его страсти, решил, будто Шарлотта намекает на то время, когда она была вдовой, и подает ему, хотя и неопределенную, надежду на развод. И он с улыбкой ответил:
- Почему бы нет? Надо лишь со всем прийти к согласию.
Но как же он был разочарован, когда в ответ Шарлотта сказала:
- Изменение в судьбе Оттилии тоже зависит сейчас только от нас, ибо нам представляются две возможности благоприятным образом устроить ее жизнь. Она может возвратиться в пансион, так как моя дочь уехала к бабушке, и, кроме того, ей открыты двери одного уважаемою дома, где она вместе с единственной дочерью семьи будет воспитываться так, как это ей подобает.
- Однако,- возразил Эдуард довольно твердо,- Оттилия в нашем дружеском кругу так избаловалась, что всякий иной ей вряд ли будет по душе.
- Мы все избаловались,- сказала Шарлотта,- и ты не меньше других. Но теперь пора образумиться, пора всерьез подумать о благе всех членов нашего маленького кружка и даже пойти на некоторую жертву.
- Только я,- ответил Эдуард,- нахожу несправедливым, чтобы в жертву была принесена Оттилия, а это как раз и случится, если мы вытолкнем ее сейчас в среду чужих людей. Капитан нашел здесь свое счастье, и его мы можем отпустить спокойно, даже с чувством удовлетворения. Но как знать, что ждет Оттилию? К чему спешить?
- Что ждет нас, это довольно ясно,- не без волнения ответила Шарлотта, а так как она решилась высказать вез разом, то и продолжала: - Ты любишь Оттилию, ты привыкаешь к ней. В ней тоже зарождается и растет привязанность к тебе и страсть. Почему не высказать словами то, что открывает и подтверждает нам каждый час? Ужели у нас не хватит предусмотрительности спросить себя: что же из этого выйдет?
- Если на это сразу и нельзя ответить,- заметил, взял себя в руки, Эдуард,- то, во всяком случае, именно тогда не следует торопиться, когда не знаешь, что принесет будущее.
- Здесь,- возразила Шарлотта,- не требуется особой мудрости, чтобы предусмотреть будущее, и как бы то ни было, уже и сейчас можно сказать, что мы оба не так молоды, чтобы слепо идти туда, куда не хочется и не следует идти. Никто уже не станет заботиться о нас; мы сами для себя должны быть друзьями и наставниками. Никто не ожидает от нас, чтобы мы ударились в крайности, и никто не ожидает, чтобы мы могли вызвать порицание, а то и насмешки.
- Можешь ли ты осудить меня,- возразил Эдуард, будучи не в силах с той же прямотой и ясностью отвечать на слова жены,- можешь ли ты пенять мне за то, что мне дорого счастье Оттилии? И не будущее счастье, которого нельзя предвидеть, а настоящее? Вообрази себе,- чистосердечно и без самообмана,- вообрази себе Оттилию вырванной из нашего общества, отданной во власть чужим людям,- у меня, по крайней мере, недостало бы жестокости уготовить ей такую перемену.
Шарлотта сквозь притворство мужа увидела всю его решимость. Только сейчас она почувствовала, насколько он отдалился от нее. В волнении она воскликнула:
- Неужели Оттилия может быть счастлива, если она разлучат нас! Если она отнимет у меня мужа, у его детей-отца!
- О наших детях, мне кажется, беспокоиться нечего,- с холодной улыбкой сказал Эдуард. И уже более ласково добавил: - Да и к чему сразу думать о крайностях?
- Крайности ближе всего к страсти,- заметила Шарлотта.- Иска еще не поздно, не отвергай доброго совета, не отвергай помощи, которую я предлагаю тебе, нам обоим. В смутных обстоятельствах действовать и помогать должен тот, кто яснее видит. На сей раз - это я. Милый, дорогой Эдуард, положись на меня! Неужели ты думаешь, что я так просто откажусь от счастья, которого добилась, от своих самых драгоценных прав, от тебя? |
[1]