Впрочем, вернемся к злосчастному Гинце. Как только он понял,
Что в западне очутился, он — в чисто кошачьей манере —
Жалобно начал вопить. Мартынчик сорвался с кровати:
«Слава богу! В счастливый часок я, как видно, приладил
Петлю у этой лазейки! Попался воришка! Заплатит
За петуха он недешево!» Прыгал от счастья Мартынчик.
Живо он свечку зажег (все в доме спали спокойно),
Мать и отца разбудил он, растормошил всю прислугу,
Крикнул: «Лисица попалась! Вот мы ей покажем!» Сбежались
Все от велика до мала, вскочил и сам папенька патер,
Спешно подрясник набросив. С двусвечным шандалом бежала,
Всех возглавляя, кухарка. Мартынчик увесистой палкой
Вооружился проворно — и начал с кстом расправляться:
Бил его немилосердно—и глаз, наконец, ему вышиб.
Все колотили кота. С острозубыми вилами патер
Тут подоспел, — самолично разбойника думал прикончить.
Смерть свою Гинце почуял: с отчаянья бешено прыгнул,
Патеру в пах угодил, искусал, исцарапал опасно,
Страшно его осрамил — и за глаз расквитался жестоко.
Крикнул тут патер — и наземь упал, и сознанья лишился.
Неосторожно ругнулась кухарка: сам черт, вероятно,
Чтобы напакостить ей, эту штуку устроил! И дважды,
Трижды клялась, что готова последних пожитков лишиться,
Лишь бы такого несчастья с хозяином не приключилось!
Даже клялась, что когда бы и клад золотой отыскала,
Клада бы не пожалела она, — обошлась бы! Скорбела
Так о хозяйском стыде и тяжелом увечье кухарка.
С плачем попа, наконец, унесли и в постель уложили, —
Гинце оставили в петле, о нем позабыв совершенно.
Гинце злосчастный, один, в незавидном своем положенье,
Тяжко избитый, жестоко израненный, к смерти столь близкий,
Жаждою жизни охвачен, грыз торопливо веревку.
Думал он: «Вряд ли от этой великой беды я избавлюсь!»
Все же ему посчастливилось: лопнула петля! О радость!
Как он пустился бежать из проклятого этого места!
Прыгнул в дыру — и на волю, и по дороге понесся
Прямо к дворцу королевскому, так что наутро и прибыл.
Ну, и ругал он себя: «Попутал дьявол поддаться
Хитрым, бессовестным козням предателя Рейнеке-лиса!
Вот возвращаешься ты, неудачник, с выбитым глазом,
Весь так ужасно избит, и так пред двором опозорен!»
Гневом горячим король воспылал, — угрожал вероломцу
Смертью без всякой пощады. Собраться велел он совету.
Вот все бароны его, мудрецы все его и собрались.
Задал король им вопрос: «Ну как, наконец, нам злодея
Все же к ответу привлечь после всех его преступлений?»
Жалобы снова посыпались кучей на лиса. И снова
Выступил Гримбарт-барсук: «Конечно, в судилище этом
Есть немало господ, враждебно настроенных к лису,
Но да не будет никем нарушено право барона[18]:
В третий раз надлежит нам затребовать Рейнеке. Если ж
Вновь уклонится он, можно его осудить и заочно».
«Я опасаюсь, — король возразил, — что никто не решится
С третьей повесткой отправиться к личности столь вероломной.
Лишним глазом никто не богат. Да и кто б согласился
Из-за преступника подлого жертвовать собственной жизнью
Или здоровье на карту поставить, и то — без гарантий
Видеть его на суде? Таких смельчаков мы не знаем…»
Громко барсук заявил: «Государь мой король, соизвольте
Мне эту честь предоставить, — я с поручением справлюсь, —
Будь там, что будет со мною! Официально от вас ли,
Сам от себя ли приду я, — вам приказать остается».
Принял король предложенье: «Вам совокупность и фактов
И обвинений известна, но с толком за дело беритесь:
Это ведь очень опасный субъект…» И Гримбарт ответил:
«Что же, рискну! Я надеюсь, что будет он мною доставлен».
Так он и выступил в путь — в Малепартус, лисову крепость…
Рейнеке дома застал он с женой и с детьми, — поклонился:
«Здравствуйте, дядюшка Рейнеке! Вы, столь ученая личность,
Муж многоопытный, мудрый, нас в удивленье повергли:
Как вы могли пренебречь королевским указом? Ведь это —
Я бы сказал — издевательство! Время одуматься! Столько
Жалоб на вас! Отовсюду — прескверные слухи. Пойдемте —
Вот мой совет— ко двору: оттяжкой добра не добьетесь.
Много, много накоплено жалоб на вас у монарха.
В третий, в последний он раз предлагает на суд вам явиться.
Если не явитесь, приговорят и заочно вас к смерти!
Двинет сюда всех вассалов король — и они вас обложат,
В крепости вашей запрут вас, — и вам, и супруге, и детям
Вместе с имуществом вашим гибель грозит, несомненно.
От короля все равно вам не скрыться. Давайте-ка лучше
Вместе пойдем ко двору. Хитроумных уловок в запасе
Хватит у вас. На суде вы их пустите в ход— извернетесь.
Сколько прошли испытаний вы в прежних судебных процессах,
Более сложных, и все-таки вам всегда удавалось
Судьям глаза отвести, осрамив зложелателей ваших».
|
Так ему Гримбарт сказал, а Рейнеке вот что ответил:
«Дельный совет! Ко двору мне действительно стоит явиться —
Лично себя защищать на суде. Государь, я надеюсь,
Милостив будет. Он знает, насколько ему я полезен,
Знает, насколько другие за это меня ненавидят.
Двор без меня обойтись и не может! Да будь я преступен
В десять раз больше, я твердо уверен: мне стоило б только
В очи взглянуть королевские, поговорить с ним—и смотришь,
Буря в нем стихла. Многие, правда, и числятся в свите
И в королевском совете его заседают, однако
Сердце его ни к кому не лежит. Да и что они смыслят?
Как говорится — ни бэ и ни мэ! На любом заседанье,
Мной посещаемом, я неизменно диктую решенья.
Чуть королю и баронам в делах щекотливого свойства
Нужен совет поумнее, — выручить Рейнеке должен.
Вот и завидуют мне! Приходится их опасаться,
Ибо лишить меня жизни они поклялись. Как нарочно,
Самые злые в фаворе! Вот это меня и тревожит.
Больше десятка их там, и как раз наиболее сильных.
Как я один одолеть их могу? Потому-то я мешкал.
Все же, я думаю, лучше мне будет отправиться с вами
Дело свое защищать. Это будет намного достойней,
Чем проволочкой дальнейшей подвергнуть жену и детишек
Страхам и ужасам: можем и все мы, конечно, погибнуть.
Ясно — король несравненно сильнее меня, я обязан
Выполнить все, что потребует он. Попытаемся, впрочем,
Может быть, в мирную сделку мы как-нибудь вступим с врагами».
Тут он к жене обратился: «Детей береги, Эрмелина.
(Я их тебе поручаю.) Особенно помни о младшем —
Росселе, нашем любимце. У крошки чудесные зубки, —
Вылитый будет отец! А вот и мой Рейнгарт-плутишка!
Он мне не менее дорог. Ты можешь побаловать деток,
Быть с ними мягче, пока я в отлучке. А если счастливо
Вскоре, бог даст, возвращусь, — я в долгу пред женой не останусь».
Так и покинул он дом и ушел с барсуком-провожатым,
И госпожу Эрмелину с детьми без всякой поддержки,
Без руководства оставил, что очень лису огорчило…
Часа еще не успели они отшагать по дороге, —
Рейнеке Гримбарту так говорит: «Мой милейший племянник,
Друг драгоценный! Признаться, я весь трепещу от боязни:
Все я никак не избавлюсь от страшной, навязчивой мысли,
Будто действительно смерти своей я шагаю навстречу.
Вижу теперь пред собой все грехи, совершенные мною.
Ах, не поверите вы тревоге души угнетенной!
Слушайте! Вам я хочу исповедаться! Где же другого
Духовника я достану? А если я совесть очищу,
Разве не легче мне будет предстать пред моим государем?»
Гримбарт ответил: «Сначала покайтесь в грабительстве, в кражах,
В злостных предательствах, в прочих злодействах и кознях — иначе
Исповедь вам не поможет». — «Знаю, — ответил смиренно
Рейнеке, — дайте начать и слушайте с полным вниманьем:
Confiteor tibi, Pater et Mater[19], что пакостил часто
Выдре, коту и всем прочим я, в чем признаюсь, и охотно
Кару готов понести». Барсук его тут прерывает:
«Бросьте латынь, говорите по-нашему— будет понятней…»
Лис говорит: «Хорошо. Признаюсь (для чего мне лукавить?) —
Я перед всеми зверями, ныне живущими, грешен.
Дядю-медведя на днях защемил я в дубовой колоде, —
Голову он изувечил, подвергся жестоким побоям.
Гинце повел я к мышам, но в петлю завлек я беднягу, —
Много он выстрадал там и даже остался без глаза.
Прав и петух этот, Геннинг: детей у него похищал я —
Взрослых и маленьких, всяких. Я их съедал с аппетитом.
Я самого короля не щадил, и немало я сделал
Гадостей всякого рода ему и самой королеве.
Поздно она спохватилась!.. И должен еще я признаться:
Изегрим-волк мне служил мишенью жестоких издевок.
Времени нет обо всем вам рассказывать. Так, для насмешки,
Я величал его дядей, а мы с ним ни браты, ни сваты.
Как-то, лет шесть уж назад, ко мне он является в Элькмар[20]
(В тамошнем монастыре проживал я) и просит поддержки:
Он, мол, намерен постричься в монахи. Профессия эта,
Он полагал, подойдет ему очень, — и в колокол бухнул.
Звоном он был очарован. Волчьи передние лапы
Я привязал к колокольной веревке — и, очень довольный,
Так развлекался он: дергал веревку — учился трезвонить,
Но незавидную славу стяжал себе этим искусством,
Ибо трезвонил, как буйнопомешанный. В переполохе
Толпами люди бежали со всех переулков и улиц, —
Были уверены все, что случилось большое несчастье.
Но прибежали — и видят виновника. И не успел он
Толком им объяснить, что готовится к сану святому,
До полусмерти он был избит налетевшей толпою.
Все же, глупец, он стоял на своем и ко мне привязался,
Чтобы ему я помог приличную сделать тонзуру.
|
