Чуть при дворе пронеслось, что действительно Рейнеке прибыл,
Все побежали взглянуть на него, от велика до мала,
Редко — с сочувствием: зуб на него большинство ведь имело!
Рейнеке этому, впрочем, не придал большого значенья
Иль притворялся, когда проходил, с вызывающим видом,
Очень картинно с Гримбартом через дворцовую площадь.
Он и вошел независимо, смело, как будто законный
Сын королевский, ничем никогда незапятнанный в жизни.
Так во дворце перед Нобелем, пред королем, и предстал он,
Стоя меж прочих баронов. Выдержкой он отличался!
«Милостивейший король, государь мой, — так Рейнеке начал,-
Вы благородный, великий, средь знатных и доблестных — первый.
Вас и прошу я поэтому о благосклонном вниманье:
Более преданных слуг, чем я, никогда не имела
Ваша монаршая милость. Смею вас в этом заверить.
Многие здесь, при дворе, меня потому лишь и травят.
Мог бы я вашего расположенья лишиться, когда бы
Верили вы клевете моих недругов, что им и нужно.
К счастью, вникать самолично вы любите в каждое дело,
Жалобу выслушав и оправданье заслушав. И как бы
Я за спиною ни был оболган, я все же спокоен:
Верность моя вам известна, она — причина интригам…»
Крикнул король: «Молчать! Краснобайство и лесть не помогут!
Ваша преступность ясна, и ждет вас достойная кара.
Мир соблюдали вы? Мир, дарованный мною животным?
Клятвенный мир? Вот петух. Где же дети его? И не вы ли,
Лживый, презренный злодей, все потомство его потаскали?!
Преданность вашу вы мне доказать, вероятно, хотели
Тем, что мой сан оскорбляли, увечили слуг моих верных?
Гинце несчастный здоровье свое потерял, и, как видно,
Тяжко израненный Браун не скоро страдать перестанет!
Больше отчитывать вас не хочу: обвинителей много,
Куча доказанных дел! Оправдаться едва ль вам удастся!..»
«Мне ли за это, король справедливый, нести наказанье? —
Рейнеке-лис отвечал. — Виноват ли я в том, что вернулся
Браун с ободранным теменем? Сам он решился нахально
Меду наесться у плотника. Если ему так влетело
От вахлаков-поселян, — где его богатырская сила?
Если над ним потешались, пока он не бросился в воду.
Мог же он, доблестный муж, за позор отплатить им достойно.
Взять бы и Гинце-кота: уж не я ль его принял с почетом?
Чем бог послал угостил, но он воровством соблазнился:
Ночью к патеру в дом, не внимая моим увещаньям,
Все-таки влез он — и там кой-какую имел неприятность.
Должен ли я отвечать за глупое их поведенье?
Это могло бы унизить достоинство вашей короны.
Впрочем, вольны поступить вы со мной, государь, как угодно.
Дело хоть ясно, однако по усмотренью решайте:
Милуйте или казните, — на то высочайшая воля.
Сварят меня иль изжарят, иль ослепят, иль повесят,
Иль обезглавят меня, — ах, пусть уже будет, что будет!
Все мы во власти у вас, все — в вашей державной деснице.
Вы монарх всемогущий, — как слабому с вами бороться?
Если угодно — казните, но что вам от этого пользы?
Что суждено, да свершится, — на суд я честно явился…»
Бэллин-баран тут напомнил: «Пора начинать заседанье».
Изегрим-волк подошел, окруженный роднёю, кот Гинце,
Браун-медведь да и множество прочих зверей и животных:
Болдевин был там— осел, и Лямпе — знакомый нам заяц;
Дог, по имени Рин, и Вакерлос, бойкая шавка;
Гермен-козел вместе с козочкой Метке, и белка, и ласка,
И горностай. Пожаловал бык, да и лошадь явилась.
Были, конечно, представлены и обитатели чащи:
Серна пришла и олень, и Бокерт-бобер, и куница,
Кролик и дикий кабан, и каждый вперед пробивался.
Бартольд-аист, и Лютке-журавль, и союшка Маркарт
Тоже слетелись на суд. Явилась и уточка Тибке,
Альгейд-гусыня и много других, потерпевших от лиса.
Геннинг, петух безутешный, с последним остатком семейства
Плакал и охал по-прежнему. Не было счету пернатым.
Столько зверей там сошлось, что всех и назвать невозможно.
Все ополчились на лиса. Каждый своим показаньем
Жаждал его уличить и законное видеть возмездье.
Все короля обступили, держали громовые речи.
Иск громоздился на иск, к заведенным делам добавлялось
Множество новых. Такого количества жалоб не слушал
Суд королевский еще никогда ни в одном заседанье!
Рейнеке, тут же присутствуя, стал защищаться искусно:
Дай только слово ему — и сейчас в оправданье польется
Красноречивый поток, столь похожий на чистую правду!
|
Все он умел опровергнуть и все доказать, что угодно.
Слушаешь — диву даешься: выходит, что он не виновен, —
Сам обвинять очень многих он, собственно, более вправе!
Тут, наконец, поднимаются верные, честные лица
И, против Рейнеке выступив, снова его уличают.
Ясными стали его преступленья. Свершись, правосудье!
Единодушно вынес решенье совет королевский:
«Рейнеке-лис осуждается на смерть! Да будет на месте
Взят он и связан — и без проволочек публично повешен[22],
Чтоб искупил он свои преступленья позорною смертью».
Рейнеке сам понимал, что все его козыри биты:
Не помогли ему хитрые речи! Король самолично
Текст огласил приговора, и Рейнеке взят был и связан:
Злостный преступник теперь уже видел конец свой позорный.
Только лишь он оказался связанным по приговору,
Засуетились враги, торопясь отвести его на смерть,
А потрясенные скорбью друзья его оцепенели.
Гримбарт, Мартын-обезьяна, вся клика лисовых присных,
Чуть не ропща, приняла приговор — и больше скорбела,
Чем ожидали: ведь Рейнеке был среди первых баронов,
А между тем он стоял, лишенный всех званий и чести,
Приговоренный к позорнейшей смерти! Ну, как же спокойно
Близким на это взирать? У короля отпросившись,
Все они без исключенья покинули двор торопливо.
Все же король пожалел, что так много его покидает
Рыцарей. Много у Рейнеке, значит, приспешников, если
Столько кругом возмущенных! Они от двора отвернулись.
И обратился король к одному из своих приближенных:
«Рейнеке сам негодяй, разумеется, но, коль подумать, —
Многих приверженцев лиса никем при дворе не заменишь!»
В это же самое время Изегрим, Браун и Гинце
Заняты были преступником[23]. Троице этой хотелось
Казни позорной предать их недруга собственноручно.
Вывели спешно его и погнали к лобному месту.
Гинце-кот, обозленный, в пути обращается к волку:
«Вспомните, сударь мой Изегрим, как в свое время старался
Рейнеке (прямо из шкуры он лез), чтобы вашего брата
Видеть повешенным! И ведь добился! И как, торжествуя,
Вел он его! Постарайтесь же с ним расквитаться за брата!
Вспомните, сударь мой, Браун, и вы, как он подло вас предал, —
Выдал вас Рюстефилю и грубой, взбешённой ораве
Баб, мужиков — на побои жестокие и на увечье,
И — ко всему — на позор, о котором трубят повсеместно!
Будем же бдительны! Больше сплоченности! Если б сегодня
Он улизнул иль смекалкой, иль каверзой спас бы он шкуру, —
Сладкого часа возмездья судьба не пошлет нам вторично.
Нужно скорей рассчитаться с мерзавцем за все, что он сделал!»
Волк отвечает: «Довольно болтать! Поскорее достаньте
Да понадежней веревку! Не будем длить его муки!»
Так вот о Рейнеке-лисе они по пути говорили.
Рейнеке слушал их молча, потом язычок развязал он:
«Столь ненавидя меня, так мечтая лишить меня жизни,
Даже не знаете вы, как покончить со мной! Удивляюсь!
Гинце по части веревки дал бы вам точную справку:
Сам на себе ведь ее испытал он, когда за мышами
К патеру в дом пришел, а ушел без большого почета.
Что-то вы, Изегрим с Брауном, очень, однако, спешите
Кума загнать на тот свет. А что, если вдруг не удастся?..»
В это же время король с господами придворными вместе
Встал, собираясь присутствовать при совершении казни.
К ним королева примкнула в сопровождении свиты.
Сзади валила толпа всех прочих — богатых и бедных, —
Все насладиться хотели зрелищем лисовой смерти.
Изегрим вел между тем разговоры с родными, с друзьями,
Он горячо убеждал их теснее друг с другом сомкнуться,
Глаз ни на миг не спускать, наблюдая за связанным лисом.
Все опасались: а вдруг убежать изловчится пройдоха!
Волк и жене своей тоже наказывал строго-престрого:
«Помни, смотри, наблюдай и держать помоги мне прохвоста.
Если теперь улизнет он, то солоно всем нам придется!»
Брауна волк подстрекал: «Ведь он же вас так опозорил!
Нынче вы с ним расплатиться можете даже с лихвою…
Гинце, вскарабкайтесь выше и закрепите веревку…
Браун, держите преступника, — я буду лестницу ставить.
Две-три минуты еще — и мы эту сволочь прикончим!»
«Ставьте-ка лестницу, — Браун ответил, — а я с ним управлюсь!..»
|
[1]