Зуст. Ничего инквизиция не добьется. Мы не так скроены, как испанцы, не дадим тиранить свою совесть. И дворянам следует найти удобный случай да крылья ей подрезать.
Еттер. Это невыносимо. Взбредет на ум этим милым господам нагрянуть в мой дом; а я сижу, работаю и как раз мурлычу французский псалом, а сам ничего не думаю - ни худого, ни хорошего, а мурлычу его потому, что он сам собой поется. И вдруг я - еретик и в тюрьму посажен. Или иду я себе в деревне и останавливаюсь возле кучи людей - слушают они нового проповедника, из тех, что понашли к нам из Германии. И тут же объявляют меня изменником, и, того и гляди, - головой поплачусь. Доводилось вам слышать такую проповедь?
Зуст. Смелый народ! Намедни слышал я, как один такой на лугу перед целыми тысячами говорил. Совсем другое кушанье, не то, что как наши с кафедры барабанят да людей латинской окрошкой напихивают. Этот говорил напрямик, говорил, как те до сих пор нас за нос водили, в умственной тьме держали и как мы могли бы побольше просвещения получить. И все это доказательствами из библии подтверждал.
Еттер. Да, тут в самом деле что-то есть. Я сам всегда это говорил и так об этом деле подумывал. Это уж давно мне в голову приходит.
Буик. За ними народ валом валит.
Зуст. Я думаю! Ведь тут услышишь немало и доброго и нового.
Еттер. Да и в чем тут дело? Неужели нельзя дать каждому на свой лад проповедовать?
Буик. Приободритесь, господа! За болтовней вы позабыли о вине и о принце Оранском.
Еттер. Нельзя о нем забывать. За ним, как за каменной стеной. Только подумаешь о нем, как в ту же минуту и знаешь, что за ним можно спрятаться, так что сам черт не откопает. Ура Вильгельму Оранскому! Ура!
Все. Ура! Ура!
Зуст. Ну, старик, скажи и ты свое здравие.
Рунсум. Старые солдаты! Все солдаты! Война да здравствует!
Буик. Здорово, старина! Все солдаты! Война да здравствует!
Еттер. Война, война! Понимаете ли вы, что накликаете? Очень просто, что это легко у вас с языка срывается, а каково солоно от этого иным приходится, я и высказать не могу. Целый год слушать барабанный бой и только и слышать, что там прошел отряд, а там другой, как они перешли такую-то возвышенность и стали у такой-то мельницы, сколько времени оставались тут, сколько там, и какой был натиск, и как одни побили, другие побиты, - так что никак не разберешь, кто взял верх, кто понес урон. Как взят такой-то город и граждане перебиты, и каково пришлось бедным женщинам и невинным детям. Всюду беда и страх, и всякую минуту мысль: "Вот они идут! И нас ожидает то же!"
Зуст. Поэтому и нужно всегда уметь каждому гражданину владеть оружием.
Еттер. Да, особенно тому, у кого жена и дети. Оттого-то мне приятнее слышать о солдатах, чем их видеть.
Буик. Ведь я могу на это обидеться.
Еттер. Не о вас это сказано, земляк. Только избавившись от испанских гарнизонов, мы отдышались.
Зуст. А что, тебе, верно, туго от них пришлось?
Еттер. Вот языком треплет!
Зуст. А сурова была их стоянка у тебя?
Еттер. Помалкивай!
Зуст. Они вытурили его из кухни, из погреба, из комнаты, из постели.
Смеются.
Еттер. Глупая голова!
Буик. Не ссорьтесь, господа! Неужели солдату приходится призывать к миру? Ну не хотите слушать никаких наших разговоров, так провозглашайте ваши заздравия мирных граждан.
Еттер. От этого мы не прочь. Безопасность и покой!
Зуст. Порядок и свобода!
Буик. Отлично! Этому мы рады!
Чокаются и весело повторяют слова, но таким образом, что один вызывает другого, и получается нечто вроде канона.
Старик вслушивается и под конец присоединяется к ним.
Все. Безопасность и покой! Порядок и свобода! | 
