Большая зала в ратуше
Зикинген. Гец.
Вся ратуша занята рейтарами Зикингена.
Гец. Вот уж поистине помощь с неба! Как ты попал сюда, мой желанный и нежданный зять?
Зикинген. Колдовства в том нет. Я выслал двух-трех гонцов, чтобы узнать, как идут твои дела. При вести об их вероломстве я двинулся в путь. Теперь они в наших руках.
Гец. Я желаю только рыцарского заточения.
Зикинген. Ты слишком честен. Не использовать того преимущества, которое честный имеет перед клятвопреступником! Они сидят в неправде, и не нам подкладывать им подушки. Они постыдно злоупотребили велениями императора. И — насколько я знаю его величество — ты смело можешь требовать большего. Это слишком мало.
Гец. Я всегда довольствовался малым.
Зикинген. И всегда был в накладе. Мое мнение таково: они должны освободить из тюрьмы твоих латников и тебя вместе с ними и отпустить вас на честное слово в твой замок. Ты можешь обещать им не покидать своих владений. И все же тебе там будет лучше, чем здесь.
Гец. Они скажут, что мои земли перешли к императору.
Зикинген. Тогда мы скажем, что ты берешь их по найму до тех пор, пока император не даст их тебе снова в лен. Пусть вертятся, как угри в верше, — от нас им не ускользнуть. Они станут говорить об его императорском величестве и о своих полномочиях. Нам это безразлично. Я тоже знаю императора и кое-что для него значу. Он всегда хотел иметь тебя в своем войске. Ты не засидишься — он скоро призовет тебя.
Гец. Дай бог, чтобы поскорее, пока я не разучился биться.
Зикинген. Отваге нельзя разучиться, как нельзя и научиться. Не тревожься ни о чем! Когда дела твои устроятся, я поеду ко двору, потому что замысел мой созрел. Благоприятные предзнаменования велят мне: начни! Мне остается только выяснить, каковы настроения императора. Трир и Пфальц ожидают скорее падения небес, чем того, что я свалюсь им на голову. Я примчусь, как гроза! И если нам удастся устроить нашу судьбу, — то ты скоро будешь зятем курфюрста. Я надеялся на твой кулак, замышляя это.
Гец (смотрит на свою руку). О! Так вот что значил сон, который я видел накануне того дня, в который обещал Марию Вейслингену. Он мне клялся в верности и сжал мою правую руку так крепко, что она вышла из поручней и как бы обломилась. Ах, ныне я беззащитней, чем был в тот миг, когда ее отстрелили. Вейслинген! Вейслинген!
Зикинген. Забудь предателя. Мы разрушим его козни и подорвем его влияние, а совесть и стыд пусть сведут его в могилу. Я вижу, вижу духовными очами, что мои враги и твои враги будут ниспровергнуты. Гец, еще только полгода!
Гец. Полет души твоей высок. Не знаю почему, но с недавних пор моя душа уже не ждет радостей. Я не раз бывал и в горшей беде, был я и в плену, но так, как сейчас, я себя никогда не чувствовал.
Зикинген. Счастье дает отвагу! Идем к парикам! Довольно им толковать, теперь мы потрудимся.
Замок Адельгейды[66]
Адельгейда. Вейслинген.
Адельгейда. Это ужасно!
Вейслинген. Я скрежетал зубами. Такой чудесный замысел, такое удачное выполнение — и в конце концов он отпущен в свой замок! Проклятый Зикинген!
Адельгейда. Они не должны были этого делать.
Вейслинген. Им не было выбора. Что они могли поделать? Зикинген грозил огнем и мечом, надменный, бешеный человек! Ненавижу его! Его влияние растет, как ноток, который если поглотил один-два ручья, то остальные впадают сами собой.
Адельгейда. Разве не было у них императора?
Вейслинген. Милая жена, он — лишь тень императора, он становится стар и слаб. Когда он узнал о том, что случилось и я стал горячиться так же, как и все остальные военачальники, он сказал: «Оставьте их в покое! Ведь могу же я дать местечко старому Гецу, и если он там будет сидеть тихо, на что вам тогда жаловаться?» Мы заговорили о благе государства. «О, — сказал он, — если бы у меня нашлись советники, которые направили бы мой беспокойный дух на счастье отдельных лиц!»
Адельгейда. Он утрачивает дух правителя.
Вейслинген. Мы ополчились на Зикингена. «Он — мой верный слуга, — сказал он. — Если он это сделал и не по моему повелению, то волю мою он все-таки выполнил лучше, чем те, кого я облек властью, не все ли равно, когда я его одобрил — тогда или теперь».
Адельгейда. Можно лопнуть от злобы.
Вейслинген. Поэтому-то я еще и не отказался от всякой надежды. Он отпущен в свой замок на рыцарское слово, чтобы жить там спокойно. Это для него невозможно. Вскоре у нас снова окажется предлог для того, чтобы действовать против него.
Адельгейда. Тем более что есть надежда на близкую кончину императора, а Карл, его прекрасный наследник[67], обещает проявить более царственный образ мыслей.
Вейслинген. Карл? Он еще не выбран и не коронован.
Адельгейда. Кто не желает этого, кто не надеется на это?
Вейслинген. Ты очень высокого мнения о его достоинствах, можно почти подумать, будто ты глядишь на них другими глазами.
Адельгейда. Ты оскорбляешь меня, Вейслинген. Неужели ты меня считаешь способной на это?
Вейслинген. Я не хотел тебя обидеть. Но я не могу молчать об этом. Необычайное внимание Карла к тебе тревожит меня.
Адельгейда. А мое обращение с ним?
Вейслинген. Ты — женщина. Вам мил всякий, кто за вами волочится.
Адельгейда. А вам?
Вейслинген. Она грызет мне сердце, эта страшная мысль! Адельгейда!
Адельгейда. Как я вылечу твое безумие?
Вейслинген. Если б ты пожелала! Ты могла бы удалиться от двора.
Адельгейда. Укажи средства и способ. Разве ты не при дворе? Почему я должна оставить тебя и моих друзей, чтобы в моем замке беседовать с совами? Нет, Вейслинген, из этого ничего не выйдет. Успокойся, ты знаешь, как я люблю тебя.
Вейслинген. Священный якорь среди этой бури, пока не порвется канат. (Уходит.)
Адельгейда. Ах, вот ты как! Этого еще не хватало! Я ношу в груди моей слишком великие замыслы, чтобы ты мог им стать поперек дороги! Карл! Великий, необычайный муж и вместе с тем император! И неужели он должен быть тем единственным из мужчин, которого не прельстит моя благосклонность? Нет, Вейслинген, не пробуй помешать мне, иначе ты сойдешь в могилу, и я перешагну через нее.
Входит Франц с письмом.
Франц. Вот, госпожа моя.
Адельгейда. Карл сам дал его тебе?
Франц. Да.
Адельгейда. Что с тобой? У тебя такой скорбный вид.
Франц. Вы хотите, чтобы я умер от тоски. Вы заставляете меня в годы надежды приходить в отчаяние.
Адельгейда (про себя). Мне так жаль его — и мне бы так мало стоило сделать его счастливым! (Вслух.) Утешься, мальчик! Я знаю твою любовь и верность и сумею отблагодарить тебя.
Франц (взволнованно). Если б вы мне не верили — я бы умер. Боже мой! Во мне нет ни одной капли крови, которая не была бы вашей, ни одной мысли кроме той, что я люблю вас и сделаю все, что вам угодно!
Адельгейда. Милый мальчик!
Франц. Вы льстите мне. (Разражается рыданиями.) Если преданность эта не заслуживает ничего, кроме предпочтения, оказываемого другим, и сознания, что все помыслы ваши стремятся к Карлу…
Адельгейда. Ты сам не знаешь, чего хочешь, и еще того менее — что говоришь.
Франц (от гнева и негодования топает ногой). Довольно с меня! Не желаю больше быть посредником!
Адельгейда. Франц, ты забываешься!
Франц. Жертвовать мной! Моим милым господином!
Адельгейда. Уйди с глаз моих!
Франц. Госпожа моя!
Адельгейда. Иди, открой мою тайну твоему милому господину! Я была дурой, что приняла тебя не за то, что ты есть.
Франц. Возлюбленная госпожа моя, ведь вы знаете, что я люблю вас.
Адельгейда. И ты был мне другом, столь близким моему сердцу! Иди, предай меня!
Франц. Раньше я вырву сердце из груди моей! Госпожа моя, простите мне! Сердце мое так полно, что я вне себя.
Адельгейда. Милый, пылкий мальчик! (Берет его за руку, притягивает к себе, и их губы встречаются; он, рыдая, бросается ей на шею.)
Адельгейда. Пусти меня!
Франц (задыхаясь от слез на ее груди). Боже! Боже!
Адельгейда. Пусти меня — у стен есть уши. Пусти! (Высвобождается.) Будь непоколебим в своей любви и верности, и высочайшая награда ждет тебя. (Уходит.)
Франц. Высочайшая награда! Лишь дай мне дожить до этого дня! Я б убил отца моего, если бы он стал оспаривать у меня это место! | 
