Якстгаузен
Гец — у стола. Елизавета — возле него с работой. На столе стоят светильник и письменный прибор.
Гец. Ах, праздность мне не по вкусу! С каждым днем все теснее в заточении. Я хотел бы уснуть или хоть вообразить, что в покое есть что-то приятное.
Елизавета. Так закончи свои записки, которые ты начал[68]. Дай в руки друзей твоих доказательство, при помощи которого они могли бы посрамить врагов твоих, доставь благородному потомству радость узнать тебя.
Гец. Ах! Писание — трудолюбивая праздность, мне противно писать. Пока я пишу о том, что совершил, я досадую на потерю того времени, в которое я мог бы что-нибудь совершить.
Елизавета (берет рукопись). Не надо чудить! Ты как раз остановился на первом плену своем в Гейльброне.
Гец. Он всегда был для меня роковым местом.
Елизавета (читает). «Даже некоторые союзники, находившиеся там, сказали мне, что я поступил неразумно, отдавшись в руки моих злейших врагов, так как я мог предполагать, что они не будут ко мне милостивы. Тут я ответил…» Ну, что же ты ответил? Пиши дальше.
Гец. Я сказал: если я часто подвергал жизнь свою опасности за чужое достояние, не должен ли я подвергать ее опасности, чтобы сдержать свое слово?
Елизавета. Эту славу ты заслужил.
Гец. Ее они у меня не отнимут. Они все у меня отняли: имение, свободу.
Елизавета. Это было в те дни, когда я встретила на постоялом дворе людей из Мильтенберга и Зинглингена, которые не знали меня. Вот радость была мне! Точно я сына родила! Они славили тебя в один голос и говорили: «Он образец рыцаря — смел и благороден на воле, тверд и верен в беде».
Гец. Пусть они мне хоть одного покажут, которому я не сдержал слова! И видит бог, что я больше попотел, служа своему ближнему, нежели себе самому, и зарабатывал себе имя храброго и верного рыцаря, а не богатства и почести. И — благодарение богу — я получил то, чего добивался.
Лерзе, Георг с дичиной.
С удачей, удалые охотники!
Георг. Мы в них превратились из удалых рейтаров. Из сапог не трудно сделать опорки.
Лерзе. Охота все-таки нечто: она — род войны.
Георг. Если б только в наших краях не приходилось все время иметь дело с имперскими латниками. Помните, господин мой, вы нам предсказывали, что, когда мир перевернется, мы станем охотниками. Мы ими стали и без того.
Гец. Одно на одно и выходит: мы выбиты из колеи.
Георг. Наступают трудные времена! Уж восемь дней, как появилась грозная комета[69], и вся Германия в страхе, — она предвещает смерть императора, который очень болен.
Гец. Очень болен! Путь наш близится к концу!
Лерзе. А здесь по соседству есть и еще более страшные перемены. Крестьяне подняли ужасное восстание[70].
Гец. Где?
Лерзе. В сердце Швабии. Они грабят, жгут и режут. Боюсь, что они опустошат всю страну.
Георг. Началась страшная война. Они восстали уже в сотне мест, и волнения с каждым днем разрастаются. Недавно буря вырвала целые леса, а вслед за этим в той местности, где началось восстание, в воздухе появились два скрещенных огненных меча.
Гец. Верно, там невинно страдают мои добрые друзья!
Георг. Жаль, что нам нельзя больше делать наездов! |