Якстгаузен
Ганс фон Зельбиц. Гец.
Зельбиц. Каждый одобрит вас за то, что вы объявили открытую войну нюрнбергцам.
Гец. Если б я дольше оставался у них в долгу, я бы извелся. Ведь ясно, как день, — это они предали моего оруженосца бамбергцам. Теперь попомнят меня!
Зельбиц. У них давняя злоба на вас.
Гец. А у меня — на них. Мне на руку, что они начали.
Зельбиц. Имперские города вечно заодно с попами[42].
Гец. У них есть на то основания.
Зельбиц. Мы зададим им жару.
Гец. Я рассчитывал на вас. Если, даст бог, в наши руки попадется бургомистр нюрнбергский с золотою цепью на шее, — он станет в тупик со всей своей премудростью.
Зельбиц. Я слышал, что Вейслинген снова на вашей стороне. Он присоединится к нам?
Гец. Нет еще. Есть причины на то, чтобы он пока не оказывал нам открытой поддержки, на некоторое время достаточно и того, что он не против нас. Поп без него то же, что ряса без попа.
Зельбиц. Когда мы выезжаем?
Гец. Завтра или послезавтра. Скоро на франкфуртскую ярмарку поедут бамбергские и нюрнбергские купцы. У нас будет хороший улов.
Зельбиц. Дай бог! (Уходит.)
Бамберг. Комната Адельгейды
Адельгейда. Прислужница.
Адельгейда. Он здесь, говоришь ты? Я едва этому верю.
Прислужница. Если бы я его не видела, я бы сама сомневалась.
Адельгейда. Епископ должен озолотить Либетраута, он сделал дело мастерски.
Прислужница. Я видела его, когда он въезжал в замок. Он сидел на белом коне. У моста лошадь заартачилась и не хотела двинуться с места. Со всех улиц бежал народ, чтобы взглянуть на него. Они были довольны, что лошадь заупрямилась. Его приветствовали со всех сторон, и он благодарил всех. Так он сидел в седле спокойно и величаво, пока угрозой и лаской не заставил коня въехать в ворота; за ним последовал Либетраут с несколькими рейтарами.
Адельгейда. Как он тебе нравится?
Прислужница. Как ни один мужчина до сих пор. Он похож на императора здесь (указывает на портрет Максимилиана), как сын родной. Нос только немножко поменьше. Такие же ласковые светло-карие глаза, такие же чудные белокурые волосы, а сложен — как куколка. Полупечальная черточка на лице его — не знаю отчего — ужасно мне понравилась!
Адельгейда. Любопытно взглянуть на него.
Прислужница. Вот был бы муж для вас!
Адельгейда. Дурочка!
Прислужница. Дети и дураки…[43]
Входит Либетраут.
Либетраут. Ну, госпожа моя, чего я заслуживаю?
Адельгейда. Рогов от жены твоей! Ведь если судить по этому случаю, вы должны были своей болтовней совратить с пути истинного не одну жену ближнего своего.
Либетраут. Да нет же, госпожа моя! Возвратить на путь истинный, хотите вы сказать. Ведь если что и случалось, — то на ее же брачном ложе.
Адельгейда. Что вы сделали, чтобы привести его?
Либетраут. Вы слишком хорошо знаете сами, как ловят куликов, — разве надо вас учить еще и моим штукам? Сначала я прикинулся, что ничего не знаю и ничего не понимаю в его поведении. Тут-то и пришлось ему, к невыгоде своей, рассказать мне всю историю. На нее я тотчас же посмотрел с совсем другой точки, чем он: не мог понять, не мог постичь и т. д. Затем я стал рассказывать разные разности о Бамберге — дело и вздор, пробудил некоторые старые воспоминания, и как только я овладел его воображением, я прочно связал снова целую массу нитей, которые уже были разорваны. Он не знал, что с ним происходит, его вновь повлекло в Бамберг, почему — он и сам не знал. Когда же он углубился в себя, пробуя все это распутать, и был слишком занят собою, чтобы быть настороже, я опутал его сетью из трех могучих петель — княжеской милости, женской благосклонности и лести. Так я и притащил его.
Адельгейда. Что вы сказали ему обо мне?
Либетраут. Чистую правду. У вас неприятности с имениями, и вы надеетесь, что он благодаря своему влиянию на императора легко с ними покончит.
Адельгейда. Прекрасно!
Либетраут. Епископ приведет его к вам. (Уходит.)
Адельгейда. Я жду их с такими чувствами, с какими редко жду гостей. | 
