Так он сказал. А сын, от восторга зардевшись, воскликнул:
«Солнце еще не зайдет, как дочь приведу вам такую,
Лучше которой нельзя пожелать человеку со смыслом.
Думаю, счастлива будет и добрая девушка эта,
Будет признательна мне, и отца и мать получая
Вновь от меня, да таких, о которых детям послушным
Только мечтать! Так мешкать не буду, — коней запрягу я
Тотчас же и друзей повезу на розыски милой.
Там предоставлю им поступать, как разум подскажет.
Честное слово даю на решение их положиться,—
Девушку я не увижу, ее не назвавши своею».
С этим Герман и вышел, меж тем как другие поспешно
Мненьями там обменялись о разных делах предстоящих.
Поторопился Герман в конюшню, где добрые кони
Стоя жевали отборный овес, засыпанный в ясли,
Вместе с сеном сухим, что на ближнем лугу накосили.
Быстро им Герман вложил удила блестящие в зубы,
В посеребренные пряжки ремни продернул проворно
И пристегнул к ним после широкие длинные вожжи,
Вывел коней на двор, где работник, живой, расторопный,
Вмиг подволок экипаж, легонько взявшись за дышло.
К ваге они потом привязали потуже постромки,
Чтобы вернее направить коней быстролетную силу.
Герман взмахнул кнутом, и ландо покатило к воротам.
Только друзья разместились удобно на мягких сиденьях,
Быстро ландо понеслось, позади мостовую оставив.
Вскорости города башни и стены назад отступили,
И по знакомой дороге к шоссе направился Герман.
Вожжи коням отпустив, он с пригорка гнал на пригорок.
Но, увидав пред собой деревушку с ее колокольней
И недалеко дома, обнесенные тесно садами,
Герман подумал и стал лошадей придерживать быстрых.
Тенью своей величавой широковетвистые липы,
Здесь не одно столетье корнями враставшие в землю,
Дерном покрытый луг окружали пред самой деревней,—
Местом веселья служил он селянам и бюргерам ближним.
Тут, под навесом дерев, неглубокий вырыт колодец;
Только спустись по ступеням, увидишь скамейки из камня,
Коими ключ обставлен, ирающий резвой струею.
Стены кругом низки, чтобы черпать было удобней.
Мысленно Герман решил лошадей под этой тенью
Остановить на минуту. Управясь, он спутникам молвил:
«Ну вот, друзья, теперь и подите разведайте, вправду ль
Девушка эта достойна руки, что ей предлагаю.
Впрочем, едва ль меня удивите вы чем-нибудь новым.
Будь я один, в деревню тотчас поспешил бы, и, верно,
Милая в два-три слова мою бы участь решила.
Сразу ее из всех вы сумеете выделить, ибо
Трудно другую найти, добронравьем схожую с нею.
Кроме того, назову и приметы опрятной одежды:
Красной шнуровкой у ней приподнята выпуклость груди.
Плотно черный корсаж облегает стройную спину.
Ворот рубашки лежит, аккуратными складками собран,
Белой каймой обводя подбородка округлость живую.
Ладной ее головы очертанье гордо и смело.
Ловкой рукой многократно на шпильки навернуты косы.
Синими сборками — ниже шнуровки — красуется юбка
И при ходьбе обнимает высокие стройные ноги.
Только прибавить хочу да еще особо прошу я:
К девушке не обращайтесь, пускай ей не будет вдогадку,
Но опросите других и послушайте, что вам расскажут.
Как наберете вестей, чтоб отца и мать успокоить,
Спешно ко мне возвращайтесь, и речь поведем о дальнейшем.
Вот что надумал сейчас, дорогой, едучи с вами».
|
Так говорил он. Тем часом друзья зашагали к деревне,
Где по садам, домам и сараям толпились пришельцы
Или же вдоль дороги стояли — повозка к повозке.
Корм задавали мужчины коням и скотине мычащей,
Женщины всюду усердно белье на заборах сушили,
И ребятишки, резвясь, у ручья плескались беспечно.
Так, пробираясь бочком меж повозок, людей и животных,
Вправо и влево глядели лазутчики, встретить надеясь
Где-нибудь облик девичий, согласный с тем описаньем.
Только нигде не являлась прелестная девушка эта.
Пуще стала кругом толчея. Расходившись, мужчины
Крупный затеяли спор о повозках; с криком вмешались
Женщины. Тут какой-то старик решительным шагом
Быстро приблизился к ним, и немедля шум прекратился,
Лишь замолчать он велел, по-отечески голос возвысив.
«Разве несчастья, — вскричал он, — нас всех не настолько смирили,
Чтобы друг к другу терпимей мы были, стараясь поладить
Даже и с тем, кто своих поступков не соразмерил?
Подлинно, в счастье любой несговорчив. Ужель и несчастье
Нас наконец не научит не ссориться с братом, как прежде!
Место на чуждой земле уступите друг другу; делите
Поровну все добро — и заслужите вы милосердье».
Так говорил он. Все приумолкли и, успокоясь,
Дружно взялись приводить в порядок скот и повозки.
Слово судьи чужого прослушав с глубоким вниманьем,
Разум недюжинный в нем отметил священнослужитель
И, подойдя, обратился к нему со значительной речью:
«Истинно так, отец мой, покуда народ проживает
В счастье отменном, питаем землею, плодоносящей
Вовремя, с каждым годом и с каждой новой луною,
Все неизменно приходит само собой, и любому
Мнится: он и хорош, и умен. Согласье — меж всеми.
Тут и разумнейший муж выдаваться из прочих не может,
Ибо событья идут потихоньку дорогой обычной.
Стоит, однако, беде изменить течение жизни,
В прах низвергнуть устои, пройти по садам и посевам,
Жен и мужей согнать с насиженных мест и заставить
Денно и нощно скитаться с тоской и отчаяньем в сердце,—
Ах, тогда наконец мы к разумному взор обращаем,—
Тут уж слово его понапрасну не пропадает.
Право, скажите, отец мой, уж вы не судья ль среди этих
В страхе бегущих людей, чье волненье так скоро смирили?
Да, вы мне нынче явились одним из древних вожатых —
Тех, что народам гонимым пути возвещали в пустыне.
Будто бы вправду с Навином беседую иль Моисеем[11]».
И отвечал на это судья[12], выразительно глянув:
«Подлинно, наше время тождественно тем стародавним,
Памятным тем временам, в истории запечатленным.
Ибо кто прожил вчера иль сегодня в такую годину,
Прожил целую вечность; событья-то вихрем несутся.
Если назад оглянусь я, мерещится, будто седая
Старость меня одолела, а силы во мне еще бродят.
О, мы смело себя уподобим людям, которым
Некогда, в грозный час, в купине горящей явился
Бог. Нам также предстал он в огне и облаке темном».
Только священнослужитель собрался беседу продолжить
И про судьбу скитальцев судью расспрашивать дальше,
Тайное слово проворно шепнул ему на ухо спутник:
«Вы, не стесняясь, толкуйте с судьей да на девушку речи
Свесть постарайтесь, а я поброжу, поищу и немедля
К вам возвращусь, лишь замечу ее». Кивнул ему пастор,
И по садам и амбарам пошел, озираясь, лазутчик.
|
