|
К девчонке моей я свел дружка, Хотел угодить дружищу; В ней любо все, с ней жизнь легка — Теплей, свежей не сыщешь.
Она на кушетке в углу сидит, Головки своей не воротит; Он чинно ее комплиментом дарит, Присев у окна, напротив.
Он нос свой морщил, он взор вперял В нее — с головы до пяток. А я взглянул… и потерял Ума моего остаток.
Но друг мой, трезв, как никогда, Меня отводит в угол: «Смотри, она в боках худа И лоб безбожно смугл».
Сказал я девушке «прости»,— И молвил, прежде чем идти: «О боже мой, о боже мой, Будь грешнику судьей!».
|
|
Он в галерее был со мной, Где дух костром пылает; И вот уже я сам не свой — Так за сердце хватает.
«О мастер! мастер! — вскрикнул я.— Дай ему счастья, боже! Пускай вознаградит тебя Невеста, всех пригожей».
Но критик брел, учен и строг, И, в зубе ковыряя, Сынов небесных в каталог Вносил, не унывая.
Сжималась в сладком страхе грудь, Вновь тяжела мирами; Ему ж — то криво, то чуть-чуть Не уместилось в раме.
Вот в кресла я свалился вдруг, Все недра во мне пылали! А люди, в тесный сомкнувшись круг, Его знатоком величали.
|